есть сердце - ешь камни(с) прекратите иметь мнение, когда вы ничего не знаете(с) я пошёл за ружьём(с)
14.02.2014 в 23:08
Пишет Биомеханическая Балерина:Homecoming
Сначала был пейринг. Не знаю, с чего вдруг мне пришло в голову сослэшить двух Динов, однако поди ж ты. Но к пейрингу, как известно, нужен обоснуй, и вот пока я этот самый обоснуй подвела, так прониклась, что слэшить Дина с Дином мне уже не особо хотелось
Хотелось комфорта какого-то, что ли, для Дина образца 2014 года. Ну, чтоб они обнялись и... Не знаю... Но идея есть - идею надо воплотить, иначе она меня измучает. В итоге получилось, что получилось. 
читать дальше
Название: Homecoming
Фандом: Сверхъестественное
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Пейринг и персонажи: 2014!Дин/2009!Дин
Предупреждения: инцест
Размер: мини
Статус: завершен
Дисклеймер: не поживы ради
С появлением этого парня мир стал мне казаться похожим на дрянной виски — тяжелым сюрреалистичным туманом обволакивающим сознание и горьковатым послевкусием вспыхивающим на языке. И я почти не удивился, когда у губ этого парня тоже оказался вкус дрянного виски. Хотя о чем это я? Это и был вкус дрянного виски — на его губах, на моих губах, на языке. Мы вылакали черте сколько его, этого виски, в нашу последнюю ночь перед заданием, и с каждым новым глотком я наливался — не алкоголем, нет. Я наливался дикой, до одури, до сведенных судорогой скул — завистью.
Я смотрел, как движутся его губы, когда он говорил — эти губы были готовы поминутно сложиться в нахальную усмешку и в их уголках еще не залегли горестные складки. И морщины тонкими скорбными лучиками не разбежались по лбу. Он не был мной, этот парень, он ЕЩЕ не был мной. А я — я УЖЕ не был им.
По сути, мы являлись не более, чем сиамскими близнецами, сросшимися воспоминаниями.
Я не помню, как оказался рядом с ним, этот момент утонул в горьком хмельном тумане. Вся его ненавистная фигура сейчас олицетворяла для меня мир, который я так глупо продолбал в Детройте. И я сгреб воротник его куртки, чтобы хорошенько приложить спиной об стену, чтобы вытрясти, выбить, выгрызть, если потребуется, из него то, что заполнило бы пустоту во мне, то, что я уже утратил, но что пока еще сохранял этот счастливый сукин сын, что он не осознавал и не ценил — потому что еще не потерял. Да, черт побери, именно потому — и потерял. Потом.
Ощущение потертой джинсы оказалось таким привычным, что я едва не отпрянул. И когда мои руки вцепились в его — мою! - куртку — его ладони мягко легли поверх. Он провел большими пальцами по моим костяшкам в успокаивающем, таком знакомом прикосновении — я бессчетное множество раз делал так же когда-то давно. Когда у меня еще был Сэм. Сэм-заноза-в-заднице, а не Сэм-парадный-костюм-Люцифера. И пока я ошеломленно моргал, тиская в ладонях ткань ворота, его руки переместились на мою шею. Он уверенно потянул меня к себе, вовлекая в немыслимый, невозможный поцелуй, пахнущий виски и безумием.
Прикосновение чужих губ, требовательных и податливых одновременно, оказалось настолько позабыто-приятным, что я поддался ему на целых шесть секунд. А может, даже на все семь. Позволил теплым рукам пробраться под рубашку, пробежаться пальцами вдоль позвоночника. Я уже не помнил, когда в последний раз целовался вот так — забывая дышать от нахлынувших ощущений. Хотя кому я вру? Все я помнил. И даже дату мог бы назвать, хотя пять лет уже прошло. Каждый наш поцелуй, каждое касание выжглось в моей памяти странной вязью на только нам с ним ведомом языке, тут уж стирай-не стирай...
А высокая фигура в безупречном белом костюме отпечаталась на сетчатке моих глаз, чтобы призраком разрушенного мира преследовать меня повсюду, не позволяя забыть о том, как я облажался. И едва белое пятнышко вспыхнуло на изнанке моих век, поцелуй стал отравленным.
Я дернулся назад, одновременно отпихивая его, и подумал мельком, не стоит ли присовокупить хук с правой — ну, для полной ясности, в качестве точки над i. Бушевавшая минуту назад злость утихла, опалив мое и без того выжженное до черноты нутро, словно этот парень выпил, вытянул ее из меня своим шальным поцелуем. Болела голова от начинавшегося похмелья. Поспать бы сейчас, Господи... Часов десять или даже двенадцать. А лучше — так и не просыпаться совсем.
Но он не был бы мной, если бы так просто сдался. Тут же, стоило мне отшатнуться, сократил расстояние, плавным движением перетекая ко мне, горячим дыханием обдал щеку и ухо:
- Ш-ш-ш... как с Сэмми, помнишь?
«Еще бы я не помнил, идиота ты кусок», - хотел уже огрызнуться я, но слова застряли где-то между моими и его губами. Все-то он понимал, этот счастливый сукин сын. И, похоже, даже лучше, чем я. Понимал и то, что я уже прошел свою точку невозврата, что веду свой прямой репортаж из пикирующего бомбардировщика и теперь поздняк метаться со страховочной сеткой. Но разделить мое одиночество в этом затяжном прыжке в пропасть, позволить почувствовать, что я не один волочу на себе свихнувшийся, залитый кровавой пеной мир — это он мог. Потому что он тоже тащил на себе не менее свихнувшийся мир — я уже и забыл, что тот мир еще и яростно брыкался.
К черту все. Может, уже завтра меня, как таракана, прихлопнет Люцифер своей отполированной до блеска штиблетой.
И мир, до этого плавно покачивавшийся в алкогольных парах, завертелся воронкой, в центре которой оказались мы. Его наглые, настойчивые губы сместились на подбородок, прошлись по моей челюсти и вниз, на шею, не исследуя, сразу ложась точными, идеальными поцелуями — именно так, как я любил. А я просто стоял, зажмурившись, снова цепляясь за ворот его куртки, позволяя себе ощущать. Ощущать рядом тело, обещавшее не просто быстрый бездумный трах, нет, - обещавшее близость.
Это было почти как заново учиться ходить: трудно и волнительно, хотелось оттолкнуть его, закрыться, захлопнуться и попросту сбежать в привычное. Я заставил себя разжать руки, тискавшие воротник так, будто я боялся упасть. И, тронув пальцами за подбородок, впился в его губы жадным поцелуем. Он, кажется, чуть дернул уголком рта в довольной усмешке и ответил — жарко, неистово, запуская пальцы мне в волосы и сжимая их на макушке — там, где они были чуть подлиннее.
Вывернуться из одежды, не разрывая поцелуя, у нас все-таки не получилось. В конце концов я, запутавшись в джинсах, грохнулся на пол, увлекая его за собой, сразу же перекатился, подмял его под себя, оседлал... Тут-то меня снова и накрыло, да так, что не продохнуть. Скрутило обжигающей, острой завистью — к молодости его, даже не физической, подумаешь, разница в пять лет. К тому, что он ошибок моих — пока еще — не совершил. И второй волной, контрольной, - ненависть: совершит. Вот вернется в свое время — и совершит. С Сэма как раз и начнет.
Наверное, по тому, как я напрягся, как стиснул коленями его бока, - он понял. Потянулся рукой ко мне, мазнул большим пальцем по щеке, уходя сразу вниз, провел, едва касаясь, по груди, задержался на животе, поглаживая тыльной стороной ладони. Хотелось оттолкнуть эту руку или лучше заломить в болевом захвате, чтоб не тянулся больше, но морок уже рассеивался, уступая этой его податливой, но настойчивости. Все-то он про меня знал, паршивец: и как погладить, и где сжать, уже через секунду я охнул, закусывая губу, поплыл от ощущений, когда его пальцы, обхватив мой член, заскользили вверх-вниз — правильными движениями и в правильном ритме.
- Смазки у тебя, как я понимаю, не водится? - его голос был хриплым, надтреснутым от возбуждения: стояло у него тоже будь здоров.
Я мотнул головой: откуда ж ей взяться?
- Окей. Будем импровизировать...
Слюны в качестве смазки было явно недостаточно. Я толкнулся в него пальцами несколько раз и поднял глаза, спрашивая. Он кивнул — давай, мол. Дернулся было перевернуться, но я удержал: не хотелось брать его сзади, контакта хотелось по полной, зрительного, физического. Я сместился еще ниже, устроился между его разведенных ног, на секунду задержавшись, чтобы окинуть его взглядом (а я, блин, все-таки чертовски хорош собой, - мелькнуло в голове неуместное) и, заранее извиняясь за грядущую боль, вобрал в рот его член. Он застонал, заскреб пальцами по дощатому полу, дернул бедрами мне навстречу. Я улыбался про себя: я тоже знал про него все.
Но так долго бы не продержались бы ни я, ни он. Хотелось больше, теснее, ближе. Он потянул меня к себе, и я выпустил его член, напоследок пощекотав языком головку, переместился, навис над ним, скользнув между ягодиц, двинулся внутрь, медленно натягивая на себя. По слюне было болезненно, я видел, как он морщился и кусал губы, но не отталкивал. Я принялся дрочить ему, чтобы хоть как-то смягчить свое вторжение.
А стоило мне войти на всю длину, качнуться пару раз туда-обратно, приноравливаясь и приучая его к ощущению моего члена, как я сорвался в дикий, безудержный ритм, уже мало что соображая, то рыча и кусая его до кровоподтеков, всаживая на полную, когда обжигало кипящей злостью на нас обоих, то зализывал, зацеловывал собственные следы от зубов на его коже, а он только крепче прижимал меня к себе, вдавливал пятки в мои ягодицы и впивался крепкими пальцами мне в спину.
И все исчезло, кроме сладкого сдавливающего жара и ощущения, что я, наконец, не один. А потом его накрыло оргазмом, и он, стиснув меня в себе, утянул в наслаждение за собой.
Была в этом какая-то извращенная ирония судьбы: мне пришлось трахнуть самого себя, чтобы впервые за пять лет почувствовать себя почти дома. Я приподнялся на локте, нашел взглядом его взгляд, еще подернутый посторгазменной поволокой, и сказал:
- Верни мне брата, Дин.
URL записиСначала был пейринг. Не знаю, с чего вдруг мне пришло в голову сослэшить двух Динов, однако поди ж ты. Но к пейрингу, как известно, нужен обоснуй, и вот пока я этот самый обоснуй подвела, так прониклась, что слэшить Дина с Дином мне уже не особо хотелось
Хотелось комфорта какого-то, что ли, для Дина образца 2014 года. Ну, чтоб они обнялись и... Не знаю... Но идея есть - идею надо воплотить, иначе она меня измучает. В итоге получилось, что получилось. читать дальше
Название: Homecoming
Фандом: Сверхъестественное
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Пейринг и персонажи: 2014!Дин/2009!Дин
Предупреждения: инцест
Размер: мини
Статус: завершен
Дисклеймер: не поживы ради
С появлением этого парня мир стал мне казаться похожим на дрянной виски — тяжелым сюрреалистичным туманом обволакивающим сознание и горьковатым послевкусием вспыхивающим на языке. И я почти не удивился, когда у губ этого парня тоже оказался вкус дрянного виски. Хотя о чем это я? Это и был вкус дрянного виски — на его губах, на моих губах, на языке. Мы вылакали черте сколько его, этого виски, в нашу последнюю ночь перед заданием, и с каждым новым глотком я наливался — не алкоголем, нет. Я наливался дикой, до одури, до сведенных судорогой скул — завистью.
Я смотрел, как движутся его губы, когда он говорил — эти губы были готовы поминутно сложиться в нахальную усмешку и в их уголках еще не залегли горестные складки. И морщины тонкими скорбными лучиками не разбежались по лбу. Он не был мной, этот парень, он ЕЩЕ не был мной. А я — я УЖЕ не был им.
По сути, мы являлись не более, чем сиамскими близнецами, сросшимися воспоминаниями.
Я не помню, как оказался рядом с ним, этот момент утонул в горьком хмельном тумане. Вся его ненавистная фигура сейчас олицетворяла для меня мир, который я так глупо продолбал в Детройте. И я сгреб воротник его куртки, чтобы хорошенько приложить спиной об стену, чтобы вытрясти, выбить, выгрызть, если потребуется, из него то, что заполнило бы пустоту во мне, то, что я уже утратил, но что пока еще сохранял этот счастливый сукин сын, что он не осознавал и не ценил — потому что еще не потерял. Да, черт побери, именно потому — и потерял. Потом.
Ощущение потертой джинсы оказалось таким привычным, что я едва не отпрянул. И когда мои руки вцепились в его — мою! - куртку — его ладони мягко легли поверх. Он провел большими пальцами по моим костяшкам в успокаивающем, таком знакомом прикосновении — я бессчетное множество раз делал так же когда-то давно. Когда у меня еще был Сэм. Сэм-заноза-в-заднице, а не Сэм-парадный-костюм-Люцифера. И пока я ошеломленно моргал, тиская в ладонях ткань ворота, его руки переместились на мою шею. Он уверенно потянул меня к себе, вовлекая в немыслимый, невозможный поцелуй, пахнущий виски и безумием.
Прикосновение чужих губ, требовательных и податливых одновременно, оказалось настолько позабыто-приятным, что я поддался ему на целых шесть секунд. А может, даже на все семь. Позволил теплым рукам пробраться под рубашку, пробежаться пальцами вдоль позвоночника. Я уже не помнил, когда в последний раз целовался вот так — забывая дышать от нахлынувших ощущений. Хотя кому я вру? Все я помнил. И даже дату мог бы назвать, хотя пять лет уже прошло. Каждый наш поцелуй, каждое касание выжглось в моей памяти странной вязью на только нам с ним ведомом языке, тут уж стирай-не стирай...
А высокая фигура в безупречном белом костюме отпечаталась на сетчатке моих глаз, чтобы призраком разрушенного мира преследовать меня повсюду, не позволяя забыть о том, как я облажался. И едва белое пятнышко вспыхнуло на изнанке моих век, поцелуй стал отравленным.
Я дернулся назад, одновременно отпихивая его, и подумал мельком, не стоит ли присовокупить хук с правой — ну, для полной ясности, в качестве точки над i. Бушевавшая минуту назад злость утихла, опалив мое и без того выжженное до черноты нутро, словно этот парень выпил, вытянул ее из меня своим шальным поцелуем. Болела голова от начинавшегося похмелья. Поспать бы сейчас, Господи... Часов десять или даже двенадцать. А лучше — так и не просыпаться совсем.
Но он не был бы мной, если бы так просто сдался. Тут же, стоило мне отшатнуться, сократил расстояние, плавным движением перетекая ко мне, горячим дыханием обдал щеку и ухо:
- Ш-ш-ш... как с Сэмми, помнишь?
«Еще бы я не помнил, идиота ты кусок», - хотел уже огрызнуться я, но слова застряли где-то между моими и его губами. Все-то он понимал, этот счастливый сукин сын. И, похоже, даже лучше, чем я. Понимал и то, что я уже прошел свою точку невозврата, что веду свой прямой репортаж из пикирующего бомбардировщика и теперь поздняк метаться со страховочной сеткой. Но разделить мое одиночество в этом затяжном прыжке в пропасть, позволить почувствовать, что я не один волочу на себе свихнувшийся, залитый кровавой пеной мир — это он мог. Потому что он тоже тащил на себе не менее свихнувшийся мир — я уже и забыл, что тот мир еще и яростно брыкался.
К черту все. Может, уже завтра меня, как таракана, прихлопнет Люцифер своей отполированной до блеска штиблетой.
И мир, до этого плавно покачивавшийся в алкогольных парах, завертелся воронкой, в центре которой оказались мы. Его наглые, настойчивые губы сместились на подбородок, прошлись по моей челюсти и вниз, на шею, не исследуя, сразу ложась точными, идеальными поцелуями — именно так, как я любил. А я просто стоял, зажмурившись, снова цепляясь за ворот его куртки, позволяя себе ощущать. Ощущать рядом тело, обещавшее не просто быстрый бездумный трах, нет, - обещавшее близость.
Это было почти как заново учиться ходить: трудно и волнительно, хотелось оттолкнуть его, закрыться, захлопнуться и попросту сбежать в привычное. Я заставил себя разжать руки, тискавшие воротник так, будто я боялся упасть. И, тронув пальцами за подбородок, впился в его губы жадным поцелуем. Он, кажется, чуть дернул уголком рта в довольной усмешке и ответил — жарко, неистово, запуская пальцы мне в волосы и сжимая их на макушке — там, где они были чуть подлиннее.
Вывернуться из одежды, не разрывая поцелуя, у нас все-таки не получилось. В конце концов я, запутавшись в джинсах, грохнулся на пол, увлекая его за собой, сразу же перекатился, подмял его под себя, оседлал... Тут-то меня снова и накрыло, да так, что не продохнуть. Скрутило обжигающей, острой завистью — к молодости его, даже не физической, подумаешь, разница в пять лет. К тому, что он ошибок моих — пока еще — не совершил. И второй волной, контрольной, - ненависть: совершит. Вот вернется в свое время — и совершит. С Сэма как раз и начнет.
Наверное, по тому, как я напрягся, как стиснул коленями его бока, - он понял. Потянулся рукой ко мне, мазнул большим пальцем по щеке, уходя сразу вниз, провел, едва касаясь, по груди, задержался на животе, поглаживая тыльной стороной ладони. Хотелось оттолкнуть эту руку или лучше заломить в болевом захвате, чтоб не тянулся больше, но морок уже рассеивался, уступая этой его податливой, но настойчивости. Все-то он про меня знал, паршивец: и как погладить, и где сжать, уже через секунду я охнул, закусывая губу, поплыл от ощущений, когда его пальцы, обхватив мой член, заскользили вверх-вниз — правильными движениями и в правильном ритме.
- Смазки у тебя, как я понимаю, не водится? - его голос был хриплым, надтреснутым от возбуждения: стояло у него тоже будь здоров.
Я мотнул головой: откуда ж ей взяться?
- Окей. Будем импровизировать...
Слюны в качестве смазки было явно недостаточно. Я толкнулся в него пальцами несколько раз и поднял глаза, спрашивая. Он кивнул — давай, мол. Дернулся было перевернуться, но я удержал: не хотелось брать его сзади, контакта хотелось по полной, зрительного, физического. Я сместился еще ниже, устроился между его разведенных ног, на секунду задержавшись, чтобы окинуть его взглядом (а я, блин, все-таки чертовски хорош собой, - мелькнуло в голове неуместное) и, заранее извиняясь за грядущую боль, вобрал в рот его член. Он застонал, заскреб пальцами по дощатому полу, дернул бедрами мне навстречу. Я улыбался про себя: я тоже знал про него все.
Но так долго бы не продержались бы ни я, ни он. Хотелось больше, теснее, ближе. Он потянул меня к себе, и я выпустил его член, напоследок пощекотав языком головку, переместился, навис над ним, скользнув между ягодиц, двинулся внутрь, медленно натягивая на себя. По слюне было болезненно, я видел, как он морщился и кусал губы, но не отталкивал. Я принялся дрочить ему, чтобы хоть как-то смягчить свое вторжение.
А стоило мне войти на всю длину, качнуться пару раз туда-обратно, приноравливаясь и приучая его к ощущению моего члена, как я сорвался в дикий, безудержный ритм, уже мало что соображая, то рыча и кусая его до кровоподтеков, всаживая на полную, когда обжигало кипящей злостью на нас обоих, то зализывал, зацеловывал собственные следы от зубов на его коже, а он только крепче прижимал меня к себе, вдавливал пятки в мои ягодицы и впивался крепкими пальцами мне в спину.
И все исчезло, кроме сладкого сдавливающего жара и ощущения, что я, наконец, не один. А потом его накрыло оргазмом, и он, стиснув меня в себе, утянул в наслаждение за собой.
Была в этом какая-то извращенная ирония судьбы: мне пришлось трахнуть самого себя, чтобы впервые за пять лет почувствовать себя почти дома. Я приподнялся на локте, нашел взглядом его взгляд, еще подернутый посторгазменной поволокой, и сказал:
- Верни мне брата, Дин.
@темы: фик
-
-
17.08.2014 в 15:26