Быть Анной значило знать все наперёд. Просыпаясь по утрам, приходя на работу, встречая новых людей Анна каким-то необъяснимым образом знала, чего ей ждать. Это "знание" приходило неожиданными внезапно пролетавшими в сознании мыслями, которые Анна быстро забывала, но вспоминала потом, когда они начинали сбываться.
читать дальшеВ то солнечное утро апреля, вывернувшее Анну наизнанку, она проснулась с ощущением одновременно начала новой истории и состоявшейся трагедии. Трагедия хищно щелкнула финалом как раз в тот момент, когда Анна закрыла за собой дверь кабинета. И в тот же момент она началась, потому что Анна увидела его, сидящего в столбе света у окна, услышала его голос. "История длиной в два года, не больше", - пронеслось у неё в голове. "Будет больно", - пронеслось следом. "Я ведь могу ничего и не начинать", - сказала сама себе Анна. "Не можешь", - ответила Анна сама себе. Колесо крутится, колесо уже набрало обороты. Остается только идти вперёд. И Анна вдохнула поглубже и пошла вперёд.
Через два года, когда в Анне остались сарказм, горечь и привычка к ядовитым шуткам, густо приправленные тоской, Анна вспомнила то весеннее утро и свое пророчество, и только усмехнулась про себя: "Нет бы наколдовать себе гору золота, персонального дракона а замок..." И ещё: "Может, стоит слушать себя внимательнее?"
И она научилась себя слушать. Превратила это в мастерство, затем - в игру. Её почти не удивляло, что она заранее знает, что привычная маршрутка сломается на полдороги и потому лучше будет дождаться следующей, или что в день, на который назначена встреча, лучше не выходить из дома вообще, потому что в последний момент ей позвонят и всё отменят, или что касса, в которой она привыкла платить за квартиру, сегодня внезапно не работает. Иногда она давала себе задания: угадать, кто сейчас выйдет из-за поворота, какого цвета будет следующая проезжающая машина и тому подобные глупости. Она угадывала почти всегда.
Это умение знать всё наперёд мешало сходиться с людьми. Нет, Анна не видела их "насквозь", просто чаще всего она знала, надолго ли человек входит в её жизнь. И это было горько, потому что Анна быстро привыкала к людям: Анна пускала их в себя почти до конца, держала их у самого сердца и на периферии сознания - она помнила о них постоянно. И чем ближе подходил срок, тем больше общение напоминало отчаянные попытки удержать человека рядом во что бы то ни стало. И, конечно, это никогда не удавалось. Анна запретила себе привязываться: так было проще ни от кого ничего не ждать, так было проще отпускать. Но жить так было больнее: чувствовать себя одиноким деревом у дороги, под которым останавливаются передохнуть, с которого срывают плоды в пищу и забавы ради, а потом уходят, а тебе остается только смотреть вслед и ждать, что однажды кто-нибудь пойдёт обратно, но никто не возвращается: ты стоишь на дороге в один конец.
Анна научилась не думать об этом часто.