Мне с тобою должно хотеться в неизвестные города, И не позже двух ночи хотеться должно в кровать. На износ работать, плясать и смеяться - и иногда, Несомненно, кого-нибудь убивать. Должен быть я спокоен с тобою - как полный жужжанья пчёл, Ароматный и дикий, заросший июльский сад. И чтоб четверо те, чьё дыхание чувствую я плечом, Ускакали трусцой назад. И казалось, что проще - тебя изловить и себе забрать, Увести бездорожьем, на плечи накинув паучью сеть. Только это похуже, чем смерть, хоть от рук твоих, твою мать, Ведь тогда - в самом деле, чего мне ещё хотеть?
И поезд, и машинист Слипшиеся ресницы после ночного рейса, едешь обратно в город, что никак тебя не оставит. Если нам от самих себя никуда не деться, что мешает в противовес придумать полсотни правил о побегах без обязательств и немедленных возвращений? Расскажи мне, пожалуйста, об одном из таких мгновений.
Расскажи мне, как люди, с собой уставшие воевать, засыпают на взлете и просыпаются на посадке, чтоб сходить с трапа теми, кем им никогда не стать. Но на миг им так хочется верить, что все в порядке: если отпуск, то от всего, если поиск, то обратимый, если бег, то не затяжной. Просто новый и чистый лист.
Но судьба нас штампует отчаянно неделимыми так, что мы сами себе и дорога, и поезд, и машинист.