Здравствуй, мой далёкий, еще не рождённый я, Я пишу тебе из страны, где не видели солнца тысячу лет. Здесь асфальт раскрасили в чёрный капли слепого дождя, А по рваному небу проносятся стаи хвостатых комет. Расскажи, как ты там? А впрочем, кому, как не мне - Помнить все твои шрамы, царапины и синяки, Чуть заметную родинку, на внутренней стороне, Твоей тонкой, неровной, и всё ещё детской руки. Тебе будет десять, четырнадцать, двадцать один, Ты - всё так же несдержан, неуязвим и груб, Безрассудный подросток, сердце - из камня и льдин, Поцелуи не лечат разбитых, искусанных губ. Ты глотаешь свободу жадно, впускаешь её в пищевод, Разливаешь по венам - тонким живым проводам. Каждый день отмечаешь последним, но что-то тянет вперёд, Заставляя сбивать кулаки, вдыхать дым, напиваться в хлам. Ты не знаешь, конечно, что будет две тысячи - дцатый год, Совершенно обычный февраль. Двадцать пятое. Три часа. Твои жилы сорвутся. И хлёстким ударом в живот, Озарением, вспышкой, ты встретишь начало конца. Ты увидишь того, кто сломает тебя, сожрёт изнутри, Разберёт по кусочкам, как детский простейший пазл. Развернёт на 180, вырвет душу, и скажет - ''смотри, Твоя красная кровь так подходит под цвет моих глаз''. И ты будешь биться, как неприученный пёс, Будешь вечно голодным, жадным, и вечно - глухим. Он забрал твоё зрение, слух, и куда-то, к чёрту, унёс, Заменив кислородную смесь, на дыхание выжженым им. Хорошенько запомни: февраль, двадцать пятое, три. Заруби на носу, мой далёкий, взрослеющий я - Закрывай на засовы двери и окна. Оставайся внутри. Потому что он обязательно Уничтожит Тебя.